Приобщился к фундаментальному труду Бориса Михайловича Шапошникова "Мозг армии".
Книга была написана в 1927 годe и представляет собой концентрированное изложение взглядов бывшего офицера царского Генштба Бориса Шапошникова (будущего маршала и начальника Генштаба РККА) на систему Генерального Штаба и его роль в государстве.
В свое время книга стала настоящим хитом в военной среде и сыграла важную роль в становлении отечественной военной науки. Тем удивительнее, что после 20х годов ее не баловали переизданием. 3-я книга вышла аж в 1929-м году и как отрезало.
Но не так давно, в 2016-м году весь труд вышел в одном томе (в нем представлены все 3 книги написанные Шапошниковым в период с 1927 по 1929 года) с предисловием ныне покойного военного историка Махмута Гареева.
Капитан Шапошников перед строем солдат. 1915-й год.
Я раньше эту книгу полностью не читал, был знаком лишь с некоторыми фрагментами и позитивными отзывами современников Шапошникова об этой книге.
Прочитав ее, не трудно с этими отзывами согласиться. Это по настоящему отличная книга, где теория тесно увязана с практикой, а рассматриваемые вопросы подкреплены конкретными историческими примерами и богатым иллюстративным материалом.
Рассматривая роль Генштаба в государстве, Шапошников взял за модульный пример Генштаб Австро-Венгерской Империи и на основе этого "трупа" (как он его сам называл), он провел элегантное вскрытие, показав, что же на самом деле представляет из себя Генштаб как структура и какова его настоящая роль в вопросах войны и мира.
Попутно, он наглядно и доходчиво рассмотрел период предшествовавший Первой мировой войне (с конца XIX века), очень подробно разобрав механизм возникновения войны и вопрос виновности отдельных ее участников, с опорой на огромное количество документов основных участников конфликта. Если вас до сих пор волнует вопрос - кто же был виноват, то вам сюда. Книга важна и для понимания причин попыток свалить вину за Первую мировую войну на Российскую Империю со стороны Германской Империи. Как показывает Шапошников, немцы конечно не хотели выступать официальными инициаторами войны, но в своих закрытых документах и стенограммах постоянно сетовали, что "мы же защищающаяся сторона, но весь мир думает, что виноваты мы". И порой, трудно разобрать в этих откровениях, чего там было больше - лицемерия или поразительного самообмана. У австрийцев схожая история, хотя в связи с крахом их империи, в их оправданиях было куда как больше самобичевания и самозаголения.
Начальник Генштаба Австро-Венгерской Империи Конрад Гетцендорф.
Что ценно, так это тот простой и понятный русский язык, которым написана эта книга. В этом плане, книга Шапошникова сравнима по фактажу с "Темпами операций" Галактионова, но в то же время столь же легка для прочтения, как "Августовские пушки" Барбары Такман. Шапошников действительно обладал редким талантом говорить просто и понятно об очень сложных вещах. Возможно, это качество было одним из тех факторов, которые обусловили его дальнейшее возвышение в 30х годах, когда он постепенно приближался к Сталину, став в итоге главой Генерального Штаба в самый тяжелый период Великой Отечественной Войны и сыграв важнейшую роль в подготовке контрнаступательных операций на исходе 1941-го года.
По воспоминаниям современников Шапошникова, Сталин его ценил и уважал, как грамотного специалиста и "Мозг Армии" наглядно дает представления о причинах уважения Сталина к талантам Шапошникова. Схожее отношение было и у сослуживцев Шапошникова по Генштабу. В какой-то степени, эта книга не только раскрывает роль Генштаба, но и раскрывает самого Шапошникова через его комментарии и замечания, порой весьма едкие и саркастические, в отношении многих современников. Через них проступает живой человек со своей позицией. Признаться, было неожиданно увидеть элементы юмора в столь серьезном научном труде от матерого генштабиста.
Также очень понравились его экскурсы в историю Австро-Венгрии, которая по итогам войны исчезла с подмостков истории, а также разбор тех причин и случайностей, которые подтолкнули Германию и "храброго труса" Вильгельма к мировой бойне, которую он одновременно и желал и боялся. В этом плане, более поздняя книга Такман о причинах начала войны, очень хорошо пересекается с книгой Шапошникова, где сакраментальный диалог "Как же это могло произойти?! - Ах, если бы знать..." очень точно показывал проблему тогдашних руководителей - даже наделенные огромной властью и информированностью государственные мужи, просто были раздавлены потоком событий и обстоятельств, которые они пытались, но не могли полностью контролировать. Это очень важный момент для понимания того, как была развязана первая мировая бойня.
Мольтке-младший.
Кроме того, важным моментом является вопрос проблемы полномочий Генштаба. Известный тезис "Война слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным" рассмотрен через призму действий Генштабом Германии и Австро-Венгрии, где обстоятельства сложились так, что не Генштаб обслуживал политическую линию, а сами политики оказались увлечены той линией, которую проводили Генштабы, вышедшие за пределы сугубо военных полномочий, затронув вопросы Большой политики и стратегии, что в ряде случаев не позволило политикам остановить развязывание войны. Как замечает Шапошников, порой "мозг" занимается не тем, чем он должен заниматься, продвигая свое содержимое в гражданский политический аппарат и порой, даже подменяя его.
Проблема Мольтке-младшего, которого политики просили "подождать", весьма занятна - по сути на плечи одного человека упал явно непосильный для него груз, что и сломало его, но не помешало "действовать по плану", что в итоге привело Германию к поражению на Марне. Главный военный мыслитель Германии оказался по сути заложником инерции своих же планов, которые столкнулись с быстро меняющейся международной обстановкой и хаосом предвоенного периода последовавшего за убийством в Сараево. И не видя новых путей, которые позволили бы уклониться от войны или переделать планы войны на коленке, он настоял на том, что "надо действовать по плану", по сути придерживаясь принципа "Лучше действовать по плохому плану, нежели действовать без плана или менять его в последний момент". И он додавил свое решение перед лицом струсившего Кайзера и высших сановников Германской Империи, которые в последний момент попытались отшатнутся от края бездны. Потому что "Генштаб лучше знает, когда начинать войну". И что самое удивительное, несмотря на фатализм решения Мольтке, немцам этого почти хватило. Но "почти" на войне не считается. Ты либо победил, либо проиграл. В итоге, под обломками рухнувшей стратегии Мольтке в конечном итоге оказались погребены и Кайзеровская Германия, и немецкая монархия и сам Германский Генеральный Штаб.
В целом, это книга из серии "Обязательна к прочтению", если вас интересует история Первой мировой войны и вопросы развития советского военного искусства 20-х годов.
"Хорошим тоном" считалось о "покойниках" не говорить, но мы не сторонники "хорошего тона" в своей жизни, а тем более в литературе, и в данное время наполнены стремлением извлечь пользу и из покойника, чем, по обычаю наших предков, стащить его на кладбище, дать ему там время перегнить, а затем уже заняться раскопками в качестве любителя старины. Предпринимаемая ныне нами операция даст возможность использовать ее для практической деятельности, а работа над мумиями ввергнет нас в область археологии, к которой не чувствуем склонности.
Не смеем заверить читателя, что окажемся опытным оператором и не "искромсаем" трупа, будучи не в силах извлечь из него все то, что он может дать.
* * *
Идея "военного мандарината" заполняла галльские умы, объяснившие свои неудачи 70 года безграмотностью в военном деле их маршалов III империи, стремившихся основать свои действия на волевых качествах полководца.
Мы не коснулись русских взглядов на полководца; они с легкой руки Леера, несли в себе предпочтение интеллектуализма, а такие мыслители, как Драгомиров, оказывались пророками в пустыне. Правда, нужно сказать, что интеллектуализм, особенно у русских, не прививался, и русские полководцы не прочь были выдвинуть на первое место "вдохновение", ибо оно не утруждало мозгов в предварительной работе — преимущество, очень важное для русских генералов. Вернее сказать, русская военная мысль не имела устойчивых взглядов на роль и значение полководца в современных условиях и с любовью культивировала идею Суворова: "Полная мочь избранному полководцу", тем более, что она хорошо обеспечивала "военных мандаринов", каковыми были русские полководцы перед мировой войной, да и во время се.
На протяжении последней на нашей памяти прошло много различных "военных мандаринов" — интеллектуалистов и волюнтаристов, и ныне большинство из них, потеряв свои отличительные шарики, порой раздумывают о том, что требуется от полководцев наших дней, и делятся своими думами с нами.
Кое-какие из этих дум, особенно тех мандаринов, которые оказались ни обломках крушения, мы позволим предложить читателям нашей повести. Искать сейчас правды в заявлениях полководцев, оставшихся еще в славе, полагаем трудным по мотивам личного характера этих людей.
Итак, обратимся к знаменитой "паре" мандаринов, кои особо претендовали на роль великих людей — Гинденбургу и Людендорфу.
Эти "государственные мужи" наших дней откровенно нам заявляют, что политикой особенно они не интересовались.
"Политическими деятелями и партиями я никогда не интересовался", говорит нам Людендорф, но в то же время и открывает, что это, собственно, касалось тех партий, которые говорили "о соглашении, вместо того, чтобы подымать боеспособность нации". "Правительство и партии большинства сошлись между собою и внутренне отклонили меня с моим солдатским мышлением".
"Ясно, что я нашел больше последователей среди тех партий, которые, подобно мне, считали соглашение, в виду разрушительных стремлений врага, невозможным, и поэтому выступали за максимальное проявление энергии в ведении войны. Я никогда не обращался к ним, но они мне доверяли. Это было меньшинство правой ориентировки. Поэтому те другие заклеймили меня именем "реакционера", хотя я думал только о ведении войны".
"Я ни "реакционер", ни "демократ", — продолжает известный начальник штаба. — Во время войны моя цель была такой: величайшая энергия в ведении войны и упрочение военной и равноценной ей сельскохозяйственной жизненной возможности для будущего Германии".
Оказывается, недоброжелатели и друзья втягивали Людендорфа в "партийные разногласия", а его протесты оказывались тщетными, ибо "правительству удобно было найти громоотвод", который в сущности руководился "прямым солдатским мышлением".
Мы отлично знаем, что это далеко обстояло не так, как рисует нам Людендорф, пытавшийся взять в свои руки управление всей страной. Что ему для этого не хватило — также известно; он не был "государственным мужем", а лишь после войны занялся изучением вопросов, кои оказывают влияние на войну не меньше, чем чисто военные факторы.
"Руководимый прямым солдатским мышлением" Людендорф открывает нам, что "управление фронтом, забота об армии и о поддержании боеспособности родины стояли на первом месте среди всех работ. Военно-политические вопросы будущего шли только во второй линии". Ныне мы знаем, что дала первая линия, а вторая, незнакомая первому генерал-квартирмейстеру, не могла ей оказать уже поддержки. Между тем, немецкие же мозги Клаузевица думали на этот счет так: "никто не начинает войны (или, по причиной мере, действуя разумно, не должен бы начинать) не сказав себе: "Чего он желает достичь войной и чего в самой войне". "Первое — это цель войны", учит Клаузевиц, "а последнее — цель, поставленная войне".
Патрон Людендорфа Гинденбург в своих воспоминаниях, более слабых в литературном отношении, вторит своему начальнику штаба.
"И во время моей деятельности на высших командных постах на Востоке, и после моего назначения начальником генерального штаба армии, у меня не было потребности заниматься вопросами современной политики больше, чем это было безусловно необходимо. Правда, в условиях позиционной войны я считал невозможным для военного командования совершенно отмежеваться от политики".
"Со мной согласятся, что резкой границы между политикой и военным руководством нет, — открывает нам Гинденбург. — Они должны еще в мирное время согласовать свои действия. Ко время войны, которая поглощает все их силы, они должны дополнять друг друга".
Такие взгляды на политику и стратегию были в сущности у всех полководцев мировой войны, и когда в той или другой армии правительство, политические партии большинства, хотели взять в свои руки управление страной, то они встречали резкий отпор своих "военных мандаринов".
В наши задачи не входит давать оценку указанных выше германских мандаринов, что сделал лучше нас в Германии Дельбрюк в отношении Людендорфа. Доказывая политическую безграмотность этого злобного тевтона, профессор истории приходит к выводу, что "самые крупные стратеги в большей мере оказывались государственными деятелями". Что же представлял собою Людендорф в "первичном" всех общественных отношений — экономике. Дельбрюк дает нам ответ устами другого деятеля, экономиста: "нами правит сошедший с ума кадет", с тупым отчаянием сказал мне как-то на повороте в 1917-18 гг. один из близко стоявших у решения этих (экономических) дел".
* * *
"16 декабря 1913 года, — продолжает Пуанкаре, — Дюмен, наш посол В Вене, писал нам: "Австро-Венгрия находится в тупике, из которого она не знает, как выбраться. Таким образом, ощущение, что народы двинутся к полям сражений, толкаемые непреоборимой силой, возрастает день ото дня... Мне кажется существенным отметить, что здесь пытаются приучить к мысли о всеобщей войне) как к единственно возможному средству поправить финансы, которые пришли в полное расстройство после военных, правда, бесплодных, напряжении, которые делались за последний год".
Таково было экономическое положение монархии Габсбургов, когда она должна была, по мнению начальника генерального штаба, снова нести жертвы на удовлетворение кровожадного бога войны. "Вооружайтесь, вооружайтесь!" вслед за "Кассандрой" призывал Конрад, но... призыв встречал противодействие даже со стороны буржуазных политиков страны, справедливо отмечавших, что для военной готовности должна быть и финансовая готовность. У правительства ее не было, а даст ли денег население, понесет ли оно их шапками — сказать вперед нельзя было, так как внутренняя политика государства переживала "критические дни". Если, как мы видели выше, во время войны население государства отдало свои сбережения в руки правительства, то это превзошло ожидания как руководителей государства, так и других граждан, имевших то или иное отношение к экономической жизни страны. Это было последнее и страшное напряжение сил монархии, за которым последовал политический и финансовый крах, тем более губительный, чем большее напряжение было проявлено во время войны.
* * *
Читать/скачать бесплатно можно здесь http://militera.lib.ru/science...
Купить в бумаге можно здесь https://www.ozon.ru/context/de... (в бумажном варианте прилагается большая коллекция редких фотоснимков из архива родственников Шапошникова)
Комментариев нет:
Отправить комментарий